Вся сцена густо усыпана желтыми листьями, которые по ходу действия
постепенно блекнут, сереют, темнеют, как и вся обстановка вокруг (включая небо
на горизонте). Видоизмененный панорамный обзор: кроны некоторых деревьев стали
выше и разлапистее, а отдельные деревья, наоборот, стали кустарниками,
истончились; изменились размеры и формы холмов; лужи высохли. Музыка звучит почти
из тишины, из пауз, уступая им в значимости; она не задает эмоции, а лишь скромно
«обслуживает» действие, ассистирует. Музыка – тематический переход из
предыдущего акта, но в финале меняет тему, добавляясь мотивами прощания, ухода,
гибели. Орфей – в состоянии шока, временами схватывается мелкой, реже –
конвульсивной дрожью. Зденко – на возвышении.
З д е н к о. (Речитативом.) И мир настал – как день, единственный у века… как
время, что не спрясть, не завязать судьбой…
О р ф е й. (Неосознанно подхватывая.) Он прожит мною в прах… от вдоха и до
эха… А ныне – ты живи, его живи за
мной! (Ведет рукой над поверхностью листьев,
не касаясь их, напряженным, дерганым движением.) Зденко, Зденко, я видел
её! только что! Это была она, она – моя Эвридика!
З д е н к о. Заветною горчинкой
слов… что говорили выцветшие души?
О р ф е й. (В ходе монолога – с разной силой напряжения в голосе.) Ничего,
Зденко! (Неуклюже взмахивает руками.)
Ничего! (Пауза.) Мы не поняли, мы не
узнались!.. Я сказал, что ищу, а она – что ждет, что наши сути где-то
обретаются и мы никак не можем соединиться в них!.. (Пауза.) Мы говорили… (сглатывает)
мы говорили, что мы – две… сосуществующих разности… болящих чуждости; говорили
– и соглашались, и так отчаянно понимали друг друга!.. (Пауза.) А она угощала меня, Зденко! (Сдавленным голосом.) Она давала мне фрукты… яркие, срезанные аккуратно
в половину… и ещё – сок… или вино… с терпким цветом… и так спокойно,
равнодушно, словно мертвая… или бессмертная… бессмертная, но до смерти
уставшая… А я брал – и чувствовал, что соприкасаюсь с родным, обретаю себя
кровной болью. (Пауза.) Оно всё было
моим. Оно всё было моим. (Пауза.) Оно
всё было – я, «я», от которого я всю жизнь удалялся, штурмовал годы, ждал
изменений, ждал старости… а потом возвращался… (Пауза.) Я глядел в это моё, в эти глаза, в эти унылые серые застуженные
среды, собранные в зрачках: они мало нашли за все эти годы тепла, они ждали
меня во всю свою застоявшуюся глубину; это была та впалая выхоженная скорбь, изгнать
которую мог, должен, обязан… обречен был только я… А теперь она делилась со
мною этой скорбью… (пауза) подойди,
увидь, испробуй – вежливо, скромно, размеренно, по частям, по срезанным кусочкам.
(Продолжительная пауза.) Она
рассказывала мне стихи… наивные, но… дышащие... Про вазу из лепестков… всю в жидком
космосе… с букетом выплеснутых звезд… звезд, воспитанных тишиной… звезд, благоухающих
радужно и влажно… (Пауза.) Она
жаловалась мне: почему здесь так сыро, так много дождей – таких бесконечных, ожидаемо-неизменных…
и таких разъедающих… таких вероломных, грабящих живьем… Она так безжалостно
делилась собою, остатками себя, в которых была надежда, но уже не было жизни. И
я – так охотно, так искренне, расположенно, вот так же вежливо, сдержанно –
брал, слушал!.. Я вжался весь от этой своей вежливости – и брал, и сочувствовал!..
(Пауза.) И всё! Она не узнала! Она не
узнала!!! (Пауза.) Она не разглядела
сквозь свою изможденность, сквозь заглохшие, забитые уже ритмы – своего непреходящего
тепла, эха, дрожащего в унисон, вопиющего, сотрясающего, грохочущего близостью.
Она не узнала того, для кого терпела, того, на ожидание которого растратилась
за всю эту жизнь. Она только спросила, Зденко, она только и смогла – спросить: не
видел ли я ЕГО, не слышал ли о НЁМ, – и с такой молящей, иссохшей, издыхающей
уже надеждой вглядывалась… ввинчивалась мне в глаза!.. (Продолжительная пауза. Говорит поперхнувшись.) А я – оборвал. Я
сказал, что не встречал. Я ушел, я пропал! (Пауза.)
А потом – вспоминал… (Пауза. Напряженным,
высоким шепотом; иногда – сипом.) Она красива, Зденко! Как она красива!.. (Пауза.) Красива – потому что это – она,
потому что она – жива… (Пауза. Вспоминает.)
Волосы… волосы сложенные… послушно ровные… пробором… и формой – сзади… узлом… и
– светящие заряженно, белесыми нитями… в отсвеченном контуре… И две шпильки…
тонкие, почти летящие… прячутся симметрично… И проколотая мочка уха… И эта щемящая
беспросветность – близорукая мга – взгляд, затравленный горизонтами… прелость,
чахлость смотрящая… (Кряхтит. В голос.)
И ведь я только сейчас, в своих воспоминаниях разглядел её… во всей четкости, во
всей подробной осязаемости… И ведь я только теперь узнал, только теперь понял:
это была она… И еще понял, что это было – всё,
что это был единственный момент вымеренного нам обоим счастья, что никогда нам
здесь не увидеться больше, что ничего отныне нет впереди... (Пауза. Смотрит вниз, на листья.) Я
вернулся. Я обыскал здесь всё – никого!.. Но она же была здесь. Была. Эти
листья – они шелестели у неё в руках, шептались. И они остались здесь, когда её
уже не стало… (Пауза. Продолжает
разглядывать листья.) Здесь… (поправляется)
там, с нею, всё было таким сущим, предметным, цветным, выпирало твердыми, стойкими
смыслами… Я помню: была реальность, был всесторонний порядок, уклад; время было
отзывчивым, прирученным, как домашний зверь, и служило, и угождало так
старательно; и листья подтверждали это послушным радиусом, поддерживали время поперечно
разведенным руслам… И всё так основательно готовилось ко мне, и всё копилось к моему
мигу усердно, и жизнь мыслила себя жизнью лишь относительно существования МЕНЯ…
(Подавленно. Уставшим, садящимся голосом.)
А теперь?.. А что теперь, Зденко? Куда мне теперь?.. Ведь она сказала, что всю
жизнь не сходила с этого места, что всю жизнь прождала и будет ждать меня
здесь, – просила передать МНЕ это… Почему же теперь её здесь нет? Почему такое
разорение? Что произошло? Почему так горько?
З д е н к о. В прощании словами
незнакомства… быть горько, но не быть обманно... иначе слов природе не дано.
О р ф е й. Почему же я здесь – только
сейчас? Почему я теперь не причастен, бесправен, нищ ко всему?
З д е н к о. Все переворотилось…
Сменяющаяся неизменность… Зависшие потоки… Пологи движущегося единства…
О р ф е й. Зденко, помоги мне! Что
сделать, как вернуть?..
Поднимается сильный ветер, шумно взметаются листья. Нарастают сумерки.
Собирается дождь.
З д е н к о. Все переворотилось… Я
хватаюсь за кисть… деготь, вакса и дождь… и сочиняю – и причиняю – навеки…
О р ф е й. Я не смогу её забыть!..
Душно, Зденко, темно!..
З д е н к о. А на холсте моем –
слезы и тени… мутной темью – разводы, мазки…
О р ф е й. Я боюсь будущего!..
З д е н к о. Кучевые лохмотья
сомнений… монохром моросящей тоски…
О р ф е й. Оно висит надо мною…
З д е н к о. Полонится промозглым
бессменьем… даже малую пядь не спасти…
О р ф е й. Разинутым духом… теплом
смрадным…
З д е н к о. В этом мире нельзя без сомнений… в этой жизни нельзя без тоски…
О р ф е й. Оно… рычит, клевещет в
меня… клацает злобой… Оно собралось на меня в прыжке…
З д е н к о. Кисть, рыдай на
расхлюпанном поле!..
О р ф е й. Помоги мне, Зденко!
останови его! закрой меня!
З д е н к о. Краской хляби цари до
краев!..
О р ф е й. Замолчи! У меня больше
нет сил!
З д е н к о. Этот мир не увидишь
без боли… эту жизнь не дотянешь…
О р ф е й. Зденко!
Ветер быстро спадает. Хлестко падают первые капли дождя. Пауза. Оба
смотрят вверх, в дождь. Орфей выставляет руку навстречу каплям, наблюдает, как
они падают в ладонь; затем опускает взгляд вниз – смотрит, как дождь
«приглаживает», прессует тяжелеющие листья. В музыкальном сопровождении дождя –
несколько смутно узнаваемых фрагментов мотива грозы. Орфей становится чуть
спокойнее.
З д е н к о. Я ухожу.
О р ф е й. (Бессильно.) Куда?..
З д е н к о. Своею дорогой.
О р ф е й. (Вяло усмехнувшись.) У каждого – своя дорога… (Пауза.) А живем все – здесь…
(Пауза.) Дороги… дороги… линейное
бессменье… уздцы пустоты… поводыри… магистры пространств… алхимики… (Кивает на листья.) Вон сколько судьбы…
накроил. (Пауза.) Вот так наметишь
себе даль, соберешься в неё, пойдешь… Одолеешь пядь, оглянешься в извилистую
длину, скажешь довольно: вон там – хожено, – как будто оно теперь навсегда твоя
собственность… И тронешься дальше… И будешь копить пройденное, распределяя
усердие, переводя себя в пешие вёрсты… и будешь тешиться, что торишь, трудишь
пространство… А оно, откатившись в очередь, эхом, неизжито, сомкнется враз позади
и ухмыльнется тебе в спину – вот так же злобно, подло, гнобяще, как Цербер!.. Поверь
мне, Зденко, сколько я здесь выходил, сколько перерыл его…
З д е н к о. Я ухожу.
О р ф е й. Не надо, Зденко. Не
оставляй меня… У меня же больше никого нет… Мир озверел от одиночества… Каждый
атом – против меня… каждый атом… Одиночество – ожесточение пространства… бунт.
З д е н к о. Я беру неизвестность
в руки. Я делаю ей предложение. Я вбираю её запредельно. (Собирается уходить.) Сегодня небо уступило самую красивую свою
звезду. Сегодня прекратилась её вечность. (Уходитза
кулисы.)
О р ф е й. (Оставшись один. Истощенный, болезненно-спокойный лицом. Говорит расслабленно, протяжно, заплетаясь,
неосмысленно, временами – почти невменяемо, старчески.) Зденко, Зденко… Что
же ты такое говоришь… Зачем ты так?.. (Улыбаетсяблаженно, полусумасшедшей улыбкой.) А
я ведь ещё – ничего, не истощился – понимать тебя… подставляться твоим
метафорам – не устал… расточаться рядом с тобою – в будущее… в предстоящее… А
ты уходишь… А ты забираешь себя отсюда… отсюда… (Пауза. Еле заметно усмехается.) Дефиле в синхронии неприкосновения…
За что же это? Почему мне – столько? Почему столько – мне? Жить – чем?.. Дай
мне жизни… дай мне жизни, Эй, сволочь... (Мокнет,
мягчеет, «обвисает» – медленно оседает, впадая в полузабытье. Взгляд –
стеклянный, отрешенный блеск; глаза постепенно закрываются. Бормочет.) Я не
искал тебя… В листве опавших дней… ни близкой, ни чужой… ты не была моей… Я не
делил тебя… я всю тебя отдал... И не тебя так ждал... И не тебя прощал... Но
тем, что не было тебя в моей судьбе… я изменил тебе... Иную жизнь сложив, иных
взамен любя… я умер без тебя… (Продолжительная
пауза.) Подойди. Подойди и увидь… и возьми в себя, подержи – в себе… но не
согнись, выстой… и отдай обратно, и отшатнись, и развейся пропадом… И несись… (Пауза.) Несись… несись снова… стиснув
зубы… напрочь… навылет… кромешно, сквозь… (Поднимает
снизу тяжелый болезненный взгляд на ближайшие холмы – они кажутся огромными.)
Мегалиты… усыпальницы… чушь… блажь… спазм нежности… ловушка бессмертия… сокрушительная
бессмыслица…
З д е н к о. (Невидимый. Приглушенно, издалека, убежденно, прочувствованно.)
Дрема – свершившаяся внезапно. Счастье подспудное, сдавленное неведомо. Счастье,
обретающее свободу тревожно и восходящее враз, цельно. И растворенное вроссыпь,
безысходно, неповторимо. Атом, расщепляемый музыкой. Мощь, созидающая неистово.
Стихия благотворящая, необузданная, безмерная…
Дождь быстро усиливается, резко достигая максимума: вода окатывает
волнами, идет стеной – спокойно, безразлично, мощно. На поверхности луж – частая
однообразная рябь, многочисленные пузыри. Орфей шмыгает носом. Из дождя
вырывается Цербер, решительно, шлепая по лужам, идет к Орфею.
Ц е р б е р. (Сильно встревоженный, с надрывом полукрича.) Эй, герой! ты что? А
ну вставай и иди за ней! Вставай, вставай, вставай! Не дай себя одолеть! Иди! Ищи!
Ищи её! (Подходит к Орфею, тормошит.) Ну!
О р ф е й. (Сидя на земле.) Эй, аккуратнее.
Ц е р б е р. Вставай, мазня,
трус! Ты спишь! Ты дрябнешь!
О р ф е й. (Отрицательно качая головой.) Я устал. (Шмыгает.)
Ц е р б е р. Ты сдался!
О р ф е й. (Увереннее.) Я устал.
Ц е р б е р. (Уставившись на Орфея, испуганно.) Ты что! (Пауза. Орфей собирается чихнуть.) Ты что! Ты не можешь так
говорить! Не имеешь права! (Старательно
пытается поднять Орфея. Хрипит.) А ну вставай!!!
О р ф е й. (Твердо, звонко.) Я устал! Устал!
Ц е р б е р. (Опешив, становится перед Орфеем, глядя ему в глаза.) Как же так,
музыкант? Ведь состоялась встреча! Ведь ты видел её! Она с тобой говорила!
О р ф е й. (Вновь качая головой, уворачиваясь от взгляда Цербера.) Это была не
она.
Ц е р б е р. (Попытавшись рассмеяться.) Вот ещё! А кто же тогда?
О р ф е й. (Рассеянно, приподняв брови.) Галлюцинация. (С улыбкой спокойного безумия.) Призрак. (Слабо, но глубоко вздохнув.) Белая птица. (Звучно выдохнув.) Эвридика давно издохшего прошлого. (Закрыв глаза, фаталистически-апатично.) Наркотический
укол очередного воспоминания. (Шмыгает звучно
заложенным носом и плюхается на землю лицом вверх, раскинув руки, как пьяный.)
Ц е р б е р. (Кинувшись поднимать Орфея.) Ты сходишь с ума! Ты поддался этой промозглой
бесконтрольной хляби, слышишь? Не дай ей заполнить тебя! Борись, бейся за своё
счастье, хватайся, цепляйся за него! (Пытается
поставить Орфея на ноги; действует энергично, технично, но видно, как ему
тяжело; подступается с другой стороны.) Ты стынешь! Ты стынешь! Ты теряешь
себя!.. Нельзя, нельзя! Тормоши себя, хлещи, бей!.. Они уходят! Лови, держи их
в себе, тесни, жми, не выпускай! Не дай исчезнуть этим путям! Не дай погибнуть
своей надежде!..
О р ф е й. (В руках Цербера, растекшись; открыв глаза, глядя снизу вверх.)
Надежде?.. (Пауза. Орфей всматривается в
глаза Цербера. Церберу это неприятно.)(Пауза. Собирается чихнуть – делает короткие вдохи.) В стенах… (Пауза. Снова всматривается, щурясь.) Да
нет, это, пожалуй, больше, чем вера, сильнее, чем вера. (Пауза.)(Шмыгает,
снова расчихиваясь.) Это страх! (Чихает
в Цербера громко, во всю силу. Цербер отворачивается, но не отходит.) Слушайте, Цербер, а ведь вы – верите
в меня! Чую ваш умысел. Вот ваша последняя правда. С моим появлением вы
усомнились в этом мире… в его замкнутости… в стенах… Это зависимость…
Ц е р б е р. (Поставив Орфея на ноги, пряча глаза, скрывая напряжение.) Не мели
ерунды. И не теряй времени. У тебя мало сил. (Берет Орфея за руку.) Идем. Она рядом.
О р ф е й. (Упершись в землю. Злобно.) Что ж ты виляешь передо мной? бегаешь
вокруг, в глаза заглядываешь, а? (Вырывается.
Говорит с отвращением, слегка гнусавя.)(Резко разворачивается и уходит в сторону
горизонта, постепенно мутнея в уплотняющемся потоке льющейся воды.) Отстань
от меня, отстань, отстань! Скули в воду, топчи круги – знай своё дело! Уйди от меня, пёс! Надоел, нелюдь!
Цербер идет за Орфеем, но быстро отстает и теряется в толще влаги,
поглощается её цветом. Орфей ещё некоторое время виден зрителю, он немного выделен
подсветкой. Подходит к стене с изображением горизонта и спокойно, но твердо,
решительно идет дальше, как бы сквозь стену: горизонт оказывается настоящим – большим
объемным пространством. Видно, что там нет дождя. Удаляясь, Орфей постепенно
уменьшается, его движения становятся малозаметными. Замирая вдали, он так и не
пропадает окончательно, как будто становится бутафорией, частью стены. А на
передней сцене бушует дождь – постепенно всё скрывает, заволакивает вода,
тяжелая и плотная, как занавес.