АКТ 4

Вся сцена густо усыпана желтыми листьями, которые по ходу действия постепенно блекнут, сереют, темнеют, как и вся обстановка вокруг (включая небо на горизонте). Видоизмененный панорамный обзор: кроны некоторых деревьев стали выше и разлапистее, а отдельные деревья, наоборот, стали кустарниками, истончились; изменились размеры и формы холмов; лужи высохли. Музыка звучит почти из тишины, из пауз, уступая им в значимости; она не задает эмоции, а лишь скромно «обслуживает» действие, ассистирует. Музыка – тематический переход из предыдущего акта, но в финале меняет тему, добавляясь мотивами прощания, ухода, гибели. Орфей – в состоянии шока, временами схватывается мелкой, реже – конвульсивной дрожью. Зденко – на возвышении.

З д е н к о. (Речитативом.) И мир настал – как день, единственный у века… как время, что не спрясть, не завязать судьбой…

О р ф е й. (Неосознанно подхватывая.) Он прожит мною в прах… от вдоха и до эха… А ныне – ты живи, его живи за мной! (Ведет рукой над поверхностью листьев, не касаясь их, напряженным, дерганым движением.) Зденко, Зденко, я видел её! только что! Это была она, она – моя Эвридика!

З д е н к о. Заветною горчинкой слов… что говорили выцветшие души?

О р ф е й. (В ходе монолога – с разной силой напряжения в голосе.) Ничего, Зденко! (Неуклюже взмахивает руками.) Ничего! (Пауза.) Мы не поняли, мы не узнались!.. Я сказал, что ищу, а она – что ждет, что наши сути где-то обретаются и мы никак не можем соединиться в них!.. (Пауза.) Мы говорили… (сглатывает) мы говорили, что мы – две… сосуществующих разности… болящих чуждости; говорили – и соглашались, и так отчаянно понимали друг друга!.. (Пауза.) А она угощала меня, Зденко! (Сдавленным голосом.) Она давала мне фрукты… яркие, срезанные аккуратно в половину… и ещё – сок… или вино… с терпким цветом… и так спокойно, равнодушно, словно мертвая… или бессмертная… бессмертная, но до смерти уставшая… А я брал – и чувствовал, что соприкасаюсь с родным, обретаю себя кровной болью. (Пауза.) Оно всё было моим. Оно всё было моим. (Пауза.) Оно всё было – я, «я», от которого я всю жизнь удалялся, штурмовал годы, ждал изменений, ждал старости… а потом возвращался… (Пауза.) Я глядел в это моё, в эти глаза, в эти унылые серые застуженные среды, собранные в зрачках: они мало нашли за все эти годы тепла, они ждали меня во всю свою застоявшуюся глубину; это была та впалая выхоженная скорбь, изгнать которую мог, должен, обязан… обречен был только я… А теперь она делилась со мною этой скорбью… (пауза) подойди, увидь, испробуй – вежливо, скромно, размеренно, по частям, по срезанным кусочкам. (Продолжительная пауза.) Она рассказывала мне стихи… наивные, но… дышащие... Про вазу из лепестков… всю в жидком космосе… с букетом выплеснутых звезд… звезд, воспитанных тишиной… звезд, благоухающих радужно и влажно… (Пауза.) Она жаловалась мне: почему здесь так сыро, так много дождей – таких бесконечных, ожидаемо-неизменных… и таких разъедающих… таких вероломных, грабящих живьем… Она так безжалостно делилась собою, остатками себя, в которых была надежда, но уже не было жизни. И я – так охотно, так искренне, расположенно, вот так же вежливо, сдержанно – брал, слушал!.. Я вжался весь от этой своей вежливости – и брал, и сочувствовал!.. (Пауза.) И всё! Она не узнала! Она не узнала!!! (Пауза.) Она не разглядела сквозь свою изможденность, сквозь заглохшие, забитые уже ритмы – своего непреходящего тепла, эха, дрожащего в унисон, вопиющего, сотрясающего, грохочущего близостью. Она не узнала того, для кого терпела, того, на ожидание которого растратилась за всю эту жизнь. Она только спросила, Зденко, она только и смогла – спросить: не видел ли я ЕГО, не слышал ли о НЁМ, – и с такой молящей, иссохшей, издыхающей уже надеждой вглядывалась… ввинчивалась мне в глаза!.. (Продолжительная пауза. Говорит поперхнувшись.) А я – оборвал. Я сказал, что не встречал. Я ушел, я пропал! (Пауза.) А потом – вспоминал… (Пауза. Напряженным, высоким шепотом; иногда – сипом.) Она красива, Зденко! Как она красива!.. (Пауза.) Красива – потому что это – она, потому что она – жива… (Пауза. Вспоминает.) Волосы… волосы сложенные… послушно ровные… пробором… и формой – сзади… узлом… и – светящие заряженно, белесыми нитями… в отсвеченном контуре… И две шпильки… тонкие, почти летящие… прячутся симметрично… И проколотая мочка уха… И эта щемящая беспросветность – близорукая мга – взгляд, затравленный горизонтами… прелость, чахлость смотрящая… (Кряхтит. В голос.) И ведь я только сейчас, в своих воспоминаниях разглядел её… во всей четкости, во всей подробной осязаемости… И ведь я только теперь узнал, только теперь понял: это была она… И еще понял, что это было – всё, что это был единственный момент вымеренного нам обоим счастья, что никогда нам здесь не увидеться больше, что ничего отныне нет впереди... (Пауза. Смотрит вниз, на листья.) Я вернулся. Я обыскал здесь всё – никого!.. Но она же была здесь. Была. Эти листья – они шелестели у неё в руках, шептались. И они остались здесь, когда её уже не стало… (Пауза. Продолжает разглядывать листья.) Здесь… (поправляется) там, с нею, всё было таким сущим, предметным, цветным, выпирало твердыми, стойкими смыслами… Я помню: была реальность, был всесторонний порядок, уклад; время было отзывчивым, прирученным, как домашний зверь, и служило, и угождало так старательно; и листья подтверждали это послушным радиусом, поддерживали время поперечно разведенным руслам… И всё так основательно готовилось ко мне, и всё копилось к моему мигу усердно, и жизнь мыслила себя жизнью лишь относительно существования МЕНЯ… (Подавленно. Уставшим, садящимся голосом.) А теперь?.. А что теперь, Зденко? Куда мне теперь?.. Ведь она сказала, что всю жизнь не сходила с этого места, что всю жизнь прождала и будет ждать меня здесь, – просила передать МНЕ это… Почему же теперь её здесь нет? Почему такое разорение? Что произошло? Почему так горько?

З д е н к о. В прощании словами незнакомства… быть горько, но не быть обманно... иначе слов природе не дано.

О р ф е й. Почему же я здесь – только сейчас? Почему я теперь не причастен, бесправен, нищ ко всему?

З д е н к о. Все переворотилось… Сменяющаяся неизменность… Зависшие потоки… Пологи движущегося единства…

О р ф е й. Зденко, помоги мне! Что сделать, как вернуть?..

Поднимается сильный ветер, шумно взметаются листья. Нарастают сумерки. Собирается дождь.

З д е н к о. Все переворотилось… Я хватаюсь за кисть… деготь, вакса и дождь… и сочиняю – и причиняю – навеки…

О р ф е й. Я не смогу её забыть!.. Душно, Зденко, темно!..

З д е н к о. А на холсте моем – слезы и тени… мутной темью – разводы, мазки…

О р ф е й. Я боюсь будущего!..

З д е н к о. Кучевые лохмотья сомнений… монохром моросящей тоски…

О р ф е й. Оно висит надо мною…

З д е н к о. Полонится промозглым бессменьем… даже малую пядь не спасти…

О р ф е й. Разинутым духом… теплом смрадным…

З д е н к о. В этом мире нельзя без сомнений… в этой жизни нельзя без тоски…

О р ф е й. Оно… рычит, клевещет в меня… клацает злобой… Оно собралось на меня в прыжке…

З д е н к о. Кисть, рыдай на расхлюпанном поле!..

О р ф е й. Помоги мне, Зденко! останови его! закрой меня!

З д е н к о. Краской хляби цари до краев!..

О р ф е й. Замолчи! У меня больше нет сил!

З д е н к о. Этот мир не увидишь без боли… эту жизнь не дотянешь…

О р ф е й. Зденко!

Ветер быстро спадает. Хлестко падают первые капли дождя. Пауза. Оба смотрят вверх, в дождь. Орфей выставляет руку навстречу каплям, наблюдает, как они падают в ладонь; затем опускает взгляд вниз – смотрит, как дождь «приглаживает», прессует тяжелеющие листья. В музыкальном сопровождении дождя – несколько смутно узнаваемых фрагментов мотива грозы. Орфей становится чуть спокойнее.

З д е н к о. Я ухожу.

О р ф е й. (Бессильно.) Куда?..

З д е н к о. Своею дорогой.

О р ф е й. (Вяло усмехнувшись.) У каждого – своя дорога… (Пауза.) А живем все – здесь… (Пауза.) Дороги… дороги… линейное бессменье… уздцы пустоты… поводыри… магистры пространств… алхимики… (Кивает на листья.) Вон сколько судьбы… накроил. (Пауза.) Вот так наметишь себе даль, соберешься в неё, пойдешь… Одолеешь пядь, оглянешься в извилистую длину, скажешь довольно: вон там – хожено, – как будто оно теперь навсегда твоя собственность… И тронешься дальше… И будешь копить пройденное, распределяя усердие, переводя себя в пешие вёрсты… и будешь тешиться, что торишь, трудишь пространство… А оно, откатившись в очередь, эхом, неизжито, сомкнется враз позади и ухмыльнется тебе в спину – вот так же злобно, подло, гнобяще, как Цербер!.. Поверь мне, Зденко, сколько я здесь выходил, сколько перерыл его…

З д е н к о. Я ухожу.

О р ф е й. Не надо, Зденко. Не оставляй меня… У меня же больше никого нет… Мир озверел от одиночества… Каждый атом – против меня… каждый атом… Одиночество – ожесточение пространства… бунт.

З д е н к о. Я беру неизвестность в руки. Я делаю ей предложение. Я вбираю её запредельно. (Собирается уходить.) Сегодня небо уступило самую красивую свою звезду. Сегодня прекратилась её вечность. (Уходит за кулисы.)

О р ф е й. (Оставшись один. Истощенный, болезненно-спокойный  лицом. Говорит расслабленно, протяжно, заплетаясь, неосмысленно, временами – почти невменяемо, старчески.) Зденко, Зденко… Что же ты такое говоришь… Зачем ты так?.. (Улыбается блаженно, полусумасшедшей улыбкой.) А я ведь ещё – ничего, не истощился – понимать тебя… подставляться твоим метафорам – не устал… расточаться рядом с тобою – в будущее… в предстоящее… А ты уходишь… А ты забираешь себя отсюда… отсюда… (Пауза. Еле заметно усмехается.) Дефиле в синхронии неприкосновения… За что же это? Почему мне – столько? Почему столько – мне? Жить – чем?.. Дай мне жизни… дай мне жизни, Эй, сволочь... (Мокнет, мягчеет, «обвисает» – медленно оседает, впадая в полузабытье. Взгляд – стеклянный, отрешенный блеск; глаза постепенно закрываются. Бормочет.) Я не искал тебя… В листве опавших дней… ни близкой, ни чужой… ты не была моей… Я не делил тебя… я всю тебя отдал... И не тебя так ждал... И не тебя прощал... Но тем, что не было тебя в моей судьбе… я изменил тебе... Иную жизнь сложив, иных взамен любя… я умер без тебя… (Продолжительная пауза.) Подойди. Подойди и увидь… и возьми в себя, подержи – в себе… но не согнись, выстой… и отдай обратно, и отшатнись, и развейся пропадом… И несись… (Пауза.) Несись… несись снова… стиснув зубы… напрочь… навылет… кромешно, сквозь… (Поднимает снизу тяжелый болезненный взгляд на ближайшие холмы – они кажутся огромными.) Мегалиты… усыпальницы… чушь… блажь… спазм нежности… ловушка бессмертия… сокрушительная бессмыслица…

З д е н к о. (Невидимый. Приглушенно, издалека, убежденно, прочувствованно.) Дрема – свершившаяся внезапно. Счастье подспудное, сдавленное неведомо. Счастье, обретающее свободу тревожно и восходящее враз, цельно. И растворенное вроссыпь, безысходно, неповторимо. Атом, расщепляемый музыкой. Мощь, созидающая неистово. Стихия благотворящая, необузданная, безмерная…

Дождь быстро усиливается, резко достигая максимума: вода окатывает волнами, идет стеной – спокойно, безразлично, мощно. На поверхности луж – частая однообразная рябь, многочисленные пузыри. Орфей шмыгает носом. Из дождя вырывается Цербер, решительно, шлепая по лужам, идет к Орфею.

Ц е р б е р. (Сильно встревоженный, с надрывом полукрича.) Эй, герой! ты что? А ну вставай и иди за ней! Вставай, вставай, вставай! Не дай себя одолеть! Иди! Ищи! Ищи её! (Подходит к Орфею, тормошит.) Ну!

О р ф е й. (Сидя на земле.) Эй, аккуратнее.

Ц е р б е р. Вставай, мазня, трус! Ты спишь! Ты дрябнешь!

О р ф е й. (Отрицательно качая головой.) Я устал. (Шмыгает.)

Ц е р б е р. Ты сдался!

О р ф е й. (Увереннее.) Я устал.

Ц е р б е р. (Уставившись на Орфея, испуганно.) Ты что! (Пауза. Орфей собирается чихнуть.) Ты что! Ты не можешь так говорить! Не имеешь права! (Старательно пытается поднять Орфея. Хрипит.) А ну вставай!!!

О р ф е й. (Твердо, звонко.) Я устал! Устал!

Ц е р б е р. (Опешив, становится перед Орфеем, глядя ему в глаза.) Как же так, музыкант? Ведь состоялась встреча! Ведь ты видел её! Она с тобой говорила!

О р ф е й. (Вновь качая головой, уворачиваясь от взгляда Цербера.) Это была не она.

Ц е р б е р. (Попытавшись рассмеяться.) Вот ещё! А кто же тогда?

О р ф е й. (Рассеянно, приподняв брови.) Галлюцинация. (С улыбкой спокойного безумия.) Призрак. (Слабо, но глубоко вздохнув.) Белая птица. (Звучно выдохнув.) Эвридика давно издохшего прошлого. (Закрыв глаза, фаталистически-апатично.) Наркотический укол очередного воспоминания. (Шмыгает звучно заложенным носом и плюхается на землю лицом вверх, раскинув руки, как пьяный.)

Ц е р б е р. (Кинувшись поднимать Орфея.) Ты сходишь с ума! Ты поддался этой промозглой бесконтрольной хляби, слышишь? Не дай ей заполнить тебя! Борись, бейся за своё счастье, хватайся, цепляйся за него! (Пытается поставить Орфея на ноги; действует энергично, технично, но видно, как ему тяжело; подступается с другой стороны.) Ты стынешь! Ты стынешь! Ты теряешь себя!.. Нельзя, нельзя! Тормоши себя, хлещи, бей!.. Они уходят! Лови, держи их в себе, тесни, жми, не выпускай! Не дай исчезнуть этим путям! Не дай погибнуть своей надежде!..

О р ф е й. (В руках Цербера, растекшись; открыв глаза, глядя снизу вверх.) Надежде?.. (Пауза. Орфей всматривается в глаза Цербера. Церберу это неприятно.)(Пауза. Собирается чихнуть – делает короткие вдохи.) В стенах… (Пауза. Снова всматривается, щурясь.) Да нет, это, пожалуй, больше, чем вера, сильнее, чем вера. (Пауза.)(Шмыгает, снова расчихиваясь.) Это страх! (Чихает в Цербера громко, во всю силу. Цербер отворачивается, но не отходит.) Слушайте, Цербер, а ведь вы – верите в меня! Чую ваш умысел. Вот ваша последняя правда. С моим появлением вы усомнились в этом мире… в его замкнутости… в стенах… Это зависимость…

Ц е р б е р. (Поставив Орфея на ноги, пряча глаза, скрывая напряжение.) Не мели ерунды. И не теряй времени. У тебя мало сил. (Берет Орфея за руку.) Идем. Она рядом.

О р ф е й. (Упершись в землю. Злобно.) Что ж ты виляешь передо мной? бегаешь вокруг, в глаза заглядываешь, а? (Вырывается. Говорит с отвращением, слегка гнусавя.)(Резко разворачивается и уходит в сторону горизонта, постепенно мутнея в уплотняющемся потоке льющейся воды.) Отстань от меня, отстань, отстань! Скули в воду, топчи круги – знай своё дело! Уйди от меня, пёс! Надоел, нелюдь!

Цербер идет за Орфеем, но быстро отстает и теряется в толще влаги, поглощается её цветом. Орфей ещё некоторое время виден зрителю, он немного выделен подсветкой. Подходит к стене с изображением горизонта и спокойно, но твердо, решительно идет дальше, как бы сквозь стену: горизонт оказывается настоящим – большим объемным пространством. Видно, что там нет дождя. Удаляясь, Орфей постепенно уменьшается, его движения становятся малозаметными. Замирая вдали, он так и не пропадает окончательно, как будто становится бутафорией, частью стены. А на передней сцене бушует дождь – постепенно всё скрывает, заволакивает вода, тяжелая и плотная, как занавес.

Занавес.

Владимир Широков